Я, потомственный московский дворянин. Родился в лихие девяностые в музее современного искусства имени Зверева, что на Старой Басманной улице. Раньше она относилась к Басманной слободе, и была проезжей дорогой в подмосковное село Елохово.
Название Басманной слободы и улицы не связано с борьбой революционеров 1917 г. с басмачами. Оно более мирное и даже хлебное. Еще в XVII веке по царскому указу по обеим сторонам дороги стали селиться пекари или басманники, выпекавшие хлеба-басманы, которые поставлялись во дворец. Хлеба раздавались государственным служащим как хлебное довольствие, и поставлялись в стрелецкое войско. Эти хлеба отличали строго установленный вес и нанесенные на них рельефные клейма, похожие на пряничные изображения.
Поэтому потребность в котах и кошках здесь всегда была высокая, дабы уберечь добро от набегов грызунов и прочей нечисти. Вот потому то, и кошачье племя, проживавшее здесь, отличалось вольным характером и охотничьеим нравом. Мы можем часами выслеживать дичь, а потом долгие часы ждать сладостного мига торжества, вот она мышка, крыска, птичка, трепещущая в твоих зубах.
Охотничье искусство мне передалось с молоком моей матери. Красивой и аристократичной кошки. Всегда опрятная и ухоженная, точеная мордочка, стоячие ушки, почти постоянно находившиеся в движении. Длинные стройные ноги, простите – лапы, поджарая и стремительная. Красноречивый хвост идеальной пропорции, отражавший настроение. Она носила черную блестящую шубку, мех которой был не длинным, но густым, как у норки. Часто её сравнивали черной пантерой. Сравнение удачное, но мама была более изящна и красива, так как имела выразительные глаза янтарного цвета, иногда с зелеными проблесками. Её шею украшало белое пятнышко, которому она обязана своим именем – Клякса. Хотя, возможно, это и не так, имя Клякса она получила за цвет шубки. Черная, как клякса от чернил перьевой ручки.
Я очень похож на неё. Также чёрен, и ношу белую бабочку. Она научила меня любви к жизни и искусству выживания, что пригодилось мне в большем городе, а позднее и в деревне.
Клякса была ангелом-хранителем Зверевского центра, всеобщая любимица. Помню, как собирались художники, поэты и писатели. Один всемирно известный и очень талантливый писатель работал дворником. В России его заслуги были не замечены власть предержащими, да и не многие граждане знали его творения, но человек он был замечательный. Всегда припасал для Кляксы и нас, её котят что ни будь вкусненькое.
Собирались обычно вечерком, конечно не без водочки и селедочки. Ах селедочка! Попробовав однажды, она на всю жизнь стала для меня одним из желанных блюд. А еще, в те лихие девяностые получили распространение пункты быстрого питания – палатки «куры гриль». Эти куры гриль, столь вкусно пахнущие, вошли и в наш рацион. Столь вкусно пахнущие, хрустящие кусочки и косточки впервые отведал я под разговоры о живописи, поэтах и музах. По сию пору обожаю жареные крылышки. Но в прочем я сейчас не о них, а о поэтах и художниках. Славные они ребята, веселые и не жадные, вот только есть у них какая-то тоска, что ли, или боль в душе вселенская. Вот все хорошо, и сытно! Так – нет! Нет душе покоя! Все рвется и зовет, куда то мятежная, вот и глушат этот зов вином да пивом.
Новый дом.
Братьев и сестер было у меня четверо, все разные, но черный я один. И вот однажды пропал рыжий, симпатичный и флегматичный. Спрашиваю маму – «куда это он делся?»
А она мне и рассказала, что люди берут к себе маленьких котят, хотят жить с ними вместе, плохо в доме или квартире без нас. Вот и меня, придет время, кто-то заберет, подумал я. А если я не хочу, хочу на воле жить с поэтами и художниками, по улицам московским бегать. Шло время, и мы остались с мамой вдвоем. Я тогда не был красив, даже наоборот. Тощий, долговязый и не складный, хвост был тонок, и его часто сравнивали его с крысиным хвостиком. Возможно, по этому, меня никто не брал. А возможно, добрая женщина Елена, хозяйка центра, не отдавала меня никому. Она любила Кляксу и котят, заботилась о нас. Может быть уже тогда она видела во мне продолжение Кляксы.
Но настал этот день. В «Зверевском» проходила очередная выставка. Не помню, то-ли перформенс, то-ли адвантис. Но ближе к ночи вместе с Еленой появилась маленькая женщина. Они позвали меня. Елена взяла меня на руки и передала этой незнакомке. Руки у неё оказались добрые и ласковые. Она что-то нашёптывала мне своим достаточно приятным голосом, и поглаживала по голове.
